Норд-Ост год спустя...

Елена Анатольевна Простомолотова (Чибрикова) - менеджер. В заложниках были ее дочь Александра и внук Алексей. Дочь погибла.
– Эту страну я ненавижу. Ненавижу власть, которой на нас наплевать. Ненавижу Пугачеву и ее зятя Байсарова, который на Дубровке чеченский гей-клуб открыл. Когда все случилось, только и разговоров было, как террористы прошли, как попали в зал... Да любая билетерша с Дубровки вам скажет: на чеченцев смотрели как на своих, они там примелькались. «Обидели мышку, нагадили в норку» – вот как у меня на майке написано, так и в душе.
Билеты на мюзикл были подарком внуку на четырнадцатый день рождения. Мы же все осенние: у дочки день рождения в сентябре, у Леши – в октябре, у меня – в конце ноября. Помню, эти злосчастные билеты висели у нас на холодильнике, прикрепленные магнитом. Дочь еще друзьям хвасталась: «Билеты в партер, в третий ряд, все будет хорошо видно и слышно». Они не сохранились, зато у меня остался чек из магазина одежды: мы в честь праздника Лешу с ног до головы одели, где-то тысяч на десять – штаны, куртка, сумка спортивная... Все это он даже двух дней не проносил. Из Театрального центра его практически голым вывели, вместе с детьми до 12 лет. Леша у нас мальчик худенький, сошел за двенадцатилетнего. Правда, на выходе один из террористов засомневался: мол, слишком ты, парень, высокий. А Леша ответил ему, что это кажется из-за ботинок.
Последний раз с дочерью я говорила ровно в полночь с 24 на 25 октября. Батарейки садились, и я услышала только: «У меня все болит. Проблемы с туалетом». Потом мобильные телефоны отобрали. Но я все равно слышала ее – телепатически, что ли. Знаете, Саша мне была не просто дочерью, она была мне лучшей подругой. Мы все время были вместе, понимали друг друга, поддерживали. Поэтому я могу точно сказать: вот это говорит Саша, а вот это уже мои нервы, мои страхи, мой бред.
Тело дочери я два дня искала: в списках погибших были четыре Александры Рябовы, были еще и Рябцевы, и Рябушкины. В общем, два дня ездила, показывала фотографии санитарам и спрашивала: «Не у вас?» А дочь опознала по лаку на ногтях и по перманенту – лицо так распухло. Прежде чем выдать Сашу, у меня потребовали подписку: «Тело выдано без права повторной эксгумации». Больше никто из родственников погибших ничего подобного не подписывал, я точно знаю. Наверное, в нее стреляли.
Когда мне отдали ее вещи, я нашла маленький блокнот, вложенный в паспорт. Там были ее записи. Вот, например: «Диме Рябову! Дима, не бросай ребенка, помоги маме! Саша. Время: 00.01». Дима Рябов – это отец Леши, они с Сашей развелись. Или: «Мамочка, если Лешка будет с тобой, я буду спокойна. Целую. Чмок! Чмок! Чмок!» Видно, она уже знала, что погибнет. Блокнот я так и храню в Сашином паспорте. Вместе с вырезкой из интервью с Барбарой Брыльской: «Моя жизнь оборвалась вместе с жизнью дочери».
Но физическую смерть я себе позволить никак не могу: у меня внук. Леша год после «Норд-Оста» не учился, только ходил по врачам, часами катался на скейтборде – пытался забыться. Мальчику делали компьютерную томограмму, так оказалось, что у него после пережитого мозг сжался. Такое случается от шока. В июне мы с Лешей ездили в пансионат «Московский двор», в Карловы Вары, за счет благотворительного фонда «Благовест». Две недели отдыхали. А 150 тысяч, которые московское правительство сразу выплатило, разлетелись мгновенно: поминки, лекарства, врачи. Как будто и не было этих денег.
Еще я очень благодарна банкиру Василию Шахловскому. Он помог Лешу устроить в лицей, еще он каждый месяц начисляет нам 300 долларов. Этот человек был в числе предпринимателей, вызвавшихся помочь пострадавшим, и особенно проникся к Леше. Сказал: «Я сам в четырнадцать лет сиротой остался».
Сейчас мы готовимся к переезду на новую квартиру, упаковываем вещи. Не можем мы здесь жить, все о Саше напоминает. Коплю ей на памятник, а пока на могиле табличка стоит, как у всех.

http://www.dix.ru/4781.4